По правде говоря - Екатерина Риз

Я на сестру посмотрела.

- Он не мой.

Мы встретились с ней взглядами, и сестра мне сказала:

- Захочешь – будет твой. А не захочешь – сдашься.

Это я комментировать никак не стала. Поводила пальцем по столешнице.

- Значит, ты скоро уедешь?

- Как только Рома закончит дела, заключит несколько сделок в Европе, так мы сразу и уедем. Под санкциями работать очень трудно. Из России проще.

- А как же его семья?

- А что его семья? – удивилась Ксюша. – У них всё хорошо, они ни в чём не нуждаются. Рома всё для этого делает. Он, вообще, всё для всех делает. Остаётся только наизнанку вывернуться.

- Зато смелости признаться у него не хватает, - не удержалась я от язвительности.

В ответ мне достался жесткий взгляд. И Ксения даже меня обрезала:

- Ты ещё слишком молода, чтобы до конца всё понимать.

- Да всё я понимаю. – Я поднялась из-за стола. – Просто твой Роман Артурович до паники боится раздела имущества. А тебе поёт песни о своём благородстве.

На это Ксеня обиделась, всерьёз обиделась. Настолько, что не стала мне больше ничего говорить, и, вообще, отвернулась. А я ещё постояла, смотрела на неё. Понимала, что, скорее всего, вижу её в последний раз. Но в чём-то она была права. Передо мной стоял совершенно чужой человек. С другой внешностью, с чужим именем. И нам, кажется, нечего было сказать друг другу на прощание. Но я всё же нашла слова.

- Как бы то ни было, я рада… Рада, что ты жива, что у тебя всё хорошо. Самое ужасное было десять лет думать, что ты мертва и, возможно, где-то совсем рядом. Но мы тебя никогда не найдём.

- Вы меня и не нашли, Вика. Той Ксюши больше нет. Но виновата в этом я сама. Я это знаю.

У меня был короткий порыв, мгновенный, секундный, подойти и обнять её на прощание, но я сдержалась. Лишь приостановилась в дверях кухни, на сестру оглянулась, после чего решительным шагом направилась к выходу.

На улице лил дождь. Холодный, противный. Но на этот раз я не испугалась, бегом спустилась по ступенькам и кинулась по дорожке к калитке. Рванула ту на себя. Почему-то я была уверена, что за воротами никого нет, что Андрей уехал, и мне, если честно, в тот момент было всё равно куда бежать. Хотелось просто уйти отсюда. Но выскочив из калитки, я оказалась прямо у знакомой машины, обежала её и торопливо забралась в салон. Волосы успели промокнуть, я пригладила их рукой. Глубоко вдохнула разогретый печкой воздух.

Андрей смотрел на меня, а я на него. Сказать хотелось многое, по крайней мере, мне, но мы оба молчали. Затем Андрей повернул ключ в замке зажигания, и автомобиль тронулся с места. Я откинулась на удобном кресле и закрыла глаза. И тогда подумала о том, о чём мне совсем недавно говорила сестра. Мне всё равно, куда он меня везёт. Лишь бы с ним.

Эта мысль, посетившая меня так внезапно: «Лишь бы с ним», безумно меня напугала. Не в тот момент, а позже. Когда мы с Андреем остались вдвоём в охотничьем домике, когда молчали, и быть с ним, разговаривать и поддерживать друг друга, у меня как-то не получалось. Именно это меня и напугало. Я осознала, что сегодняшний день, встреча с сестрой, всё, что мы от Ксении узнали и услышали, по сути, разбило наши жизни на до и после. И наблюдая за Андреем, я понимала, что ему, наверное, куда сложнее принять действительность. Оттого он и молчит, оттого и мучается. Если честно, на него было страшно смотреть в тот вечер. Андрей долго сидел на кухне, перед бутылкой с коньяком, и не столько пил, сколько сверлил злосчастную бутылку тяжёлым, ненавистным взглядом. А я боялась даже заговорить с ним. Сидела на кресле, поджав под себя ноги, и тоже молчала. То за Андреем украдкой наблюдала, то вспоминала Ксюшин рассказ о её жизни. Наверное, я всё-таки старалась найти ей оправдание. Очень старалась, пыталась представить, что ей пришлось пережить, оставшись один на один с зависимостью, затем оказавшись в клинике, переживая долгую и мучительную реабилитацию. Я всё это могла представить и даже понять. Вот только вся моя жалость к сестре разбивалась о понимание того, что никто кроме неё в сложившихся обстоятельствах не виноват. Она забыла обо всех ради собственных желаний и чувств, в погоне за удовольствиями, и не вспомнила о родителях даже тогда, когда ей было плохо и одиноко. Ксеня нашла себе новый источник радости, привязанности и всю себя без остатка отдала этому человеку. Похожее чувство у неё было к Грише, непонятное для окружающих помешательство, когда все остальные отходили для неё на второй план.

Может быть, она не умеет по-другому любить? Может, ей нужно отдать себя без остатка? Превратить любовь в зависимость, и лишь тогда она способна ощутить полное счастье?

Тогда мне сестру становится жаль. Потому что то, что я видела сегодня, услышала от неё сегодня, откровенно пугало. Хотя, Роман Артурович с его гипертрофированным эго, наверняка, доволен её преклонением и преданностью.

Что ж, может, они, на самом деле, нашли друг друга и этим счастливы? Вот только что теперь делать остальным?

- Что ты будешь делать со всем этим? – спросила я Андрея на следующее утро. Он даже ночью ко мне в постель не пришёл, так и сидел до утра на кухне, а затем дремал на диване в гостиной. Мне тоже долго не спалось, и я приходила посмотреть на него не один раз. Осторожно выглядывала из-за угла, не хотела, чтобы он меня заметил и решил, что я за ним слежу.

Андрей смотрел в чашку с кофе хмурым взглядом. Смотрел долго, прежде чем ответить.

- Не знаю.

Я печально кивнула, глядя за окно. Дождь закончился, но на улице было сумрачно и безрадостно.

- А ты что будешь делать?

Я обернулась на Андрея после этого вопроса. Также в молчании на него смотрела, а он пояснил:

- Расскажешь родителям?

- Я не представляю, как это сделать, - призналась я.

А Андрей зло усмехнулся.

- Так и сказать: ваша старшая дочь – тварь. Но у неё всё хорошо.

Я поморщилась от его слов, снова отвернулась. Помолчала и сказала:

- Мы не в праве никого судить.

- Правда? – Андрей из-за стола поднялся, повысил голос. – Не в праве? А они в праве так поступать? Врать, лицемерить, искать себе норку поглубже и поуютнее? – Каждое слово заставляло меня внутренне сжаться. – Вика, ты понимаешь, что происходило все эти годы? Отец купил этот дом после возвращения из Италии, чтобы отдыхать от нас. От меня, от матери, от Гришки с Соней. И мы верили, каждому его слову верили, берегли его покой! А его здесь даже не было! Потому что у него другая семья рядом!

- Андрей, успокойся, - попросила его я. – Я всё понимаю.

- А я вот ни черта не понимаю! – рявкнул он, и я зажмурилась. – У него дети, Вика! Дети! Как я матери всё это скажу? Пока она с Соней, не отходит от неё, отец живёт своей жизнью, но не забывает нас всех учить морали!